Объекты в зеркале заднего вида - Страница 4

Доступ к книге ограничен фрагменом по требованию правообладателя.

Джейн вернулась с дипломом уже разведенная — бешеный темп набрала подруга, все успела, нам бы столько здоровья. А Михалыча списали из-за травмы спины в механики, и насколько мне известно, он с женщиной своей мечты по сей день даже не поцеловался. Только глядит на нее мокрыми глазами. Джейн говорит, он слишком похож на большую мягкую игрушку — с такими не спят. Откровенничает она, понятно, не с Михалычем, жалеет его. Я пытался намекнуть, что это не жалость, а издевательство и лучше бы они объяснились раз и навсегда, но от Джейн мои советы отскакивают. Похоже, ей нравится держать большую плюшевую игрушку поближе к себе. Игрушка-то хотя и травмированная, а когда малость замечтается, гаечные ключи гнет одной левой.

А Кен у нас способный очень, но увлекающийся. Пока его папа Дон Маклелланд строил и налаживал завод, Кен успел дурака повалять во всех направлениях — и на гитаре играл, и страдал вместе с нами гаражным тюнингом, и даже изучал дзен-буддизм. И все парню легко давалось, с полуоборота, нашелся бы повод. Кен русский знает лучше меня только потому, что еще в раннем детстве ему понравилась буква «Ы».

А я, наоборот, по жизни узкий специалист. Я рисую, вообще-то. На самом деле это непростая комплексная профессия — и жестянка, и малярка, и еще до черта всего, — ведь я пишу не на заборах, а на автомобилях. Но если в двух словах — ну, рисую. В местной художественной школе мне неплохо поставили руку, да и отец-архитектор дрессировал ребенка. Получив аттестат, я рванул в столицу, довольно легко там поступил, год было очень интересно, а потом стало ясно, что уже не интересно. Не готов я оказался к глубокому погружению в историю икусств. Пришлось вернуться домой и погрузиться для начала в Вооруженные Силы на годик.

Художник в армии человек важнейший, без него войска просто небоеспособны: сами подумайте, ну вдруг война, а у нас не нарисовано ни фига — ни с кем воевать, ни зачем это надо. Год в автобате пролетел со свистом, и мало того, что я ни разу не сел за руль своего грузовика, так еще и пострелять не дали толком. В отместку, когда мне заказали агитационный плакат во всю стену бокса, я там забацал шикарного русского солдата с физиономией Кеннета Маклелланда, вероятного нашего противника — чтоб он был здоров, натовская гадина. Солдат понравился начальству, но лично мне чего-то в рисунке не хватало, и перед самым дембелем я украдкой набил на могучем кулаке воина синенькую татушку «FUCK YOU». Вспомнил, как было однажды в школе: Кен парень незлобивый, даже слишком, но разок его достали, и он эту надпись изобразил гелевой ручкой. На перемене сунул оппоненту под нос левый кулак, и пока тот читал, дал ему с правой в челюсть… Я сфотографировал рисунок на память — и уволился, очень довольный собой.

Кен в это время с мамой-папой отбыл на историческую родину. Завод вышел на проектную мощность, Маклелланд-старший собрался домой и подумал, что неплохо бы сыну вспомнить Америку, откуда Кена еще ребенком выдернули, а заодно и высшее образование какое-нибудь освоить. Пока он тут не обрусел вконец и не поставил скамейку на берегу реки, чтобы вместе с одноклассниками ждать, когда враги России приплывут.

И, значит, возвращаюсь я из армии — и кого вижу? Правильно, Кеннета Маклелланда собственной персоной.

— Я там не смог, — говорит. — Вроде комфортная страна, а людей — в упор не видно. Добрый народ, но какой-то неживой. Они все будто пластмассовые. Гладкие, ухоженные и ни грамма пассионарности. Ничего похожего на книжки наших классиков. Пиндос на пиндосе.

— Погоди-погоди, а в университете?.. Там же особенная публика должна быть, креативная, заводная, как раз для тебя.

— Креативная, ага… Они все в тренде, понимаешь? Они красивые и веселые, загляденье просто, только у них уже мозги заточены под узкие задачи. А если кто-то смахивает на гения и фонтанирует нестандартными идеями… Пригляделся я к ним. Самые обычные раздолбаи и болтуны. В России такой непризнанный талант валяется в каждой луже.

— На правом берегу, — уточняю я.

— Чего?..

— На правом, — говорю, — берегу реки спят по лужам наши Гейтсы и Джобсы. Потому что на левом все непризнанные таланты крутят гайки. Собирают цитрусы. На конвейере. Напомнить, кто выдумал конвейер? И кто выдумал цитрусы, если уж на то пошло?..

— Конвейер — это когда было! А цитрусы как раз на сто процентов в тренде… Нет, может, я и ошибаюсь, но такое впечатление, будто весь американский креатив ушел давным-давно на программу «Аполло» и мы тогда надорвались. Ведь умели залезть в болото, отгрохать там космодром и ломануться из болота прямо на Луну! А потом народ сказал: хватит выпендриваться. И мы спеклись…

Ничего себе, думаю, обрусел парень. У нас каждый второй, как поддаст, такие же монологи задвигает про «Россию, которую мы потеряли». Где Курчатовы, где Королевы и Калашниковы, в какую канаву упали все Гагарины, что вообще за бардак? Когда уже русские оторвут задницу от лавки, возьмутся обеими руками за ум, изобретут спутник, водку, соцреализм и супрематизм? Где наши балалайки, медведи и самовары, в конце концов?!

А Кен знай пиво хлещет и проповедует:

— Раньше Америка каждый год придумывала штуки, которые казались невероятными, хотя на самом деле очевидны. Нужна была только смелость не оглядываться на тренд. Пока русские сидели в танках на берегу реки и ждали, когда мимо поплывут трупы натовцев, мы внедрили кучу полезной фигни, без которой сейчас жизнь немыслима, — типа язычка на банке с пивом, скотча, карточки «Дайнерс Клаб» или Интернета. Любой дурак в Европе мог это выдумать! Оно же само напрашивалось! Просто вся эта фигня на момент изобретения выглядела непривычно. Но мы не боялись ломать старые тренды и задавать новые. А теперь мы опиндосились и боимся. Будь как все, сделай лицо попроще, верь в светлое будущее, которое обещала партия. Чистый Советский Союз, как по учебнику, прямо страшно. Выродилась нация, что ли. Одни чурки суетятся, лимита драная…